Сказки > Авторские сказки > Карло Коллоди > Приключения Пиноккио > Глава 11
ГЛАВА 11. МАНДЖАФОКО
НАЧИНАЕТ ЧИХАТЬ И ПРОЩАЕТ ПИНОККИО, КОТОРЫЙ ЗАТЕМ СПАСАЕТ ОТ СМЕРТИ СВОЕГО
ДРУГА АРЛЕКИНА
Хозяин кукольного театра Манджафоко
(ибо так его звали) был страшен на вид – особенно страшной казалась
растрёпанная чёрная борода, покрывавшая, как щит, его грудь и ноги, – но,
по сути дела, он был неплохим парнем. Когда к нему принесли несчастного
Пиноккио, который отчаянно барахтался и кричал «не хочу умирать», он пожалел
его. Некоторое время он боролся с чувством сострадания, но затем сдался и начал
громко чихать.
Как только послышалось это чиханье.
Арлекин, до той поры стоявший в полном унынии и сгорбившись, как плакучая ива,
весь просиял, наклонился к Пиноккио и прошептал ему на ухо:
– Добрые вести, братец! Хозяин
зачихал, а это значит, что он пожалел тебя и ты теперь спасён.
Следует сказать, что, в то время как
другие люди, жалея кого‑нибудь, плачут или трут себе глаза, Манджафоко всякий
раз, испытывая чувство жалости, начинал чихать. Это был его способ показать
другим своё доброе сердце.
Начихавшись вдоволь, хозяин театра
обратился к Пиноккио по‑прежнему грубо:
– Перестань ныть! От твоего нытья у
меня начинает болеть живот… Так колет, что я почти… почти… Апчхи! Апчхи! –
И он снова дважды чихнул.
– На здоровье, – сказал
Пиноккио.
– Спасибо. Твои родители ещё
живы? – осведомился Манджафоко.
– Отец жив. Мать я никогда не знал.
– Как огорчился бы твой отец, если
бы я бросил тебя на раскалённые угли! Бедный старик, мне его очень жаль!..
Апчхи! Апчхи! – И он чихнул ещё три раза.
– На здоровье, – сказал
Пиноккио.
– Спасибо. Впрочем, я тоже достоин
жалости. Ты же видишь, что у меня нет дров, чтобы поджарить баранину, и ты –
скажу тебе по правде – очень пригодился бы мне. Но я пожалел тебя. Ну что ж! В
таком случае, я вместо тебя сожгу кого‑нибудь из моей труппы. Эй, полицейские!
По этой команде незамедлительно
появились два длинных‑предлинных, тощих‑претощих деревянных полицейских с
обнажёнными саблями в руках.
И хозяин театра приказал им грубым
голосом:
– Хватайте Арлекина, свяжите его
хорошенько и бросьте в огонь. Мой барашек должен быть поджаристым и хрустящим.
Представьте себе самочувствие
бедного Арлекина! Он так испугался, что ноги у него подкосились, и он грохнулся
на пол.
Пиноккио, увидев эту душераздирающую
сцену, упал хозяину в ноги, горько заплакал, залил слезами всю его длинную
бороду и взмолился:
– Пощадите, синьор Манджафоко!
– Тут нет никаких синьоров, –
ответил хозяин кукольного театра сурово.
– Пощадите, синьор кавалер!
– Тут нет никаких кавалеров.
– Пощадите, синьор командор!
– Тут нет никаких командоров.
– Пощадите, ваше превосходительство!
Услышав, что его титулуют
«превосходительством», хозяин театра просиял и сразу же стал гораздо добрее и
сговорчивее. Он сказал, обращаясь к Пиноккио:
– Ну, чего ты там просишь?
– Милости для бедного Арлекина.
– Тут милость неуместна. Раз я
пощадил тебя, я должен бросить в огонь его, так как я хочу, чтобы мой барашек
хорошо прожарился.
– В таком случае, – воскликнул
Пиноккио с достоинством, высоко подняв голову и отшвырнув прочь свой колпак из
хлебного мякиша, – в таком случае, я знаю, что мне делать. Вперёд, синьоры
полицейские! Вяжите меня и бросайте в пламя. Я не могу допустить, чтобы бедный
Арлекин, мой добрый друг, умер вместо меня!
Эти громкие и героические слова
растрогали всех присутствующих кукол. Даже полицейские, хотя они тоже были из
дерева, заплакали, как два молочных ягнёнка.
Манджафоко минуту оставался твёрдым
и неумолимым, но потом его тоже постепенно одолела жалость, и он начал чихать. Чихнув
четыре или пять раз, он распростёр свои объятия и сказал:
– Ты превосходный парень! Иди сюда и
поцелуй меня.
Пиноккио поспешно бросился к нему,
взобрался, как белка, по его бороде и запечатлел сердечнейший поцелуй на
кончике его носа.
– Значит, я помилован? –
спросил бедный Арлекин таким тихим голоском, что его еле было слышно.
– Ты помилован, – ответил
Манджафоко. Потом он добавил, вздыхая и качая головой: Да будет так! Сегодня я,
ладно уж, съем недожаренного барашка. Но в другой раз худо будет, если нечто
подобное случится!
Когда куклы услышали о помиловании,
они все выбежали на сцену, зажгли, словно для праздничного представления, лампы
и светильники и начали плясать и прыгать. И они плясали до восхода солнца.
|