Сказки > Авторские сказки > Эрнст Теодор Амадей Гофман > Щелкунчик и мышиный король > Подарки
ПОДАРКИ
Я обращаюсь
непосредственно к тебе, благосклонный читатель или слушатель, ― Фриц, Теодор,
Эрнст, все равно, как бы тебя ни звали, ― и прошу как можно живее вообразить
себе рождественский стол, весь заставленный чэдными пестрыми подарками, которые
ты получил в нынешнее Рождество, тогда тебе нетрудно будет понять, что дети,
обомлев от восторга, замерли на месте и смотрели на все сияющими глазами.
Только минуту спустя Мари глубоко вздохнула и воскликнула:
― Ах, как чудно, ах, как чудно!
А Фриц несколько раз
высоко подпрыгнул, на что был большой мастер. Уж наверно, дети весь год были
добрыми и послушными, потому что еще ни разу они не получали таких чудесных,
красивых подарков, как сегодня.
Большая елка посреди
комнаты была увешана золотыми и серебряными яблоками, а на всех ветках, словно
цветы или бутоны, росли обсахаренные орехи, пестрые конфеты и вообще всякие
сласти. Но больше всего украшали чудесное дерево сотни маленьких свечек,
которые, как звездочки, сверкали в густой зелени, и елка, залитая огнями и
озарявшая все вокруг, так и манила сорвать растущие на ней цветы и плоды.
Вокруг дерева все пестрело и сияло. И чего там только не было! Не знаю, кому
под силу это описать!.. Мари увидела нарядных кукол, хорошенькую игрушечную
посуду, но больше всего обрадовало ее шелковое платьице, искусно отделанное
цветными лентами и висевшее так, что Мари могла любоваться им со всех сторон;
она и любовалась им всласть, то и дело повторяя:
― Ах, какое красивое, какое милое, милое
платьице! И мне позволят, наверное позволят, в самом деле позволят его надеть!
Фриц тем временем уже
три или четыре раза галопом и рысью проскакал вокруг стола на новом гнедом
коне, который, как он и предполагал, стоял на привязи у стола с подарками.
Слезая, он сказал, что конь ― лютый зверь, но ничего: уж он его вышколит. Потом
он произвел смотр новому эскадрону гусар; они были одеты в великолепные красные
мундиры, шитые золотом, размахивали серебряными саблями и сидели на таких
белоснежных конях, что можно было подумать, будто и кони тоже из чистого
серебра.

Только что дети,
немного угомонившись, хотели взяться за книжки с картинками, лежавшие
раскрытыми на столе, чтобы можно было любоваться разными замечательными
цветами, пестро раскрашенными людьми и хорошенькими играющими детками, так
натурально изображенными, будто они и впрямь живые и вот-вот заговорят, ― так
вот, только что дети хотели взяться за чудесные книжки, как опять прозвенел
колокольчик. Дети знали, что теперь черед подаркам крестного Дроссельмейера, и
подбежали к столу, стоявшему у стены. Ширмы, за которыми до тех пор был скрыт
стол, быстро убрали. Ах, что увидели дети! На зеленой, усеянной цветами лужайке
стоял замечательный замок со множеством зеркальных окон и золотых башен.
Заиграла музыка, двери и окна распахнулись, и все увидели, что в залах
прохаживаются крошечные, но очень изящно сделанные кавалеры и дамы в шляпах с
перьями и в платьях с длинными шлейфами. В центральном зале, который так весь и
сиял (столько свечек горело в серебряных люстрах!), под музыку плясали дети в
коротких камзольчиках и юбочках. Господин в изумрудно-зеленом плаще выглядывал
из окна, раскланивался и снова прятался, а внизу, в дверях замка, появлялся и
снова уходил крестный Дроссельмейер, только ростом он был с папин мизинец, не
больше.
Фриц положил локти на
стол и долго рассматривал чудесный замок с танцующими и прохаживающимися
человечками. Потом он попросил:
― Крестный, а крестный! Пусти меня к себе в
замок!
Старший советник суда
сказал, что этого никак нельзя. И он был прав: со стороны Фрица глупо было
проситься в замок, который вместе со всеми своими золотыми башнями был меньше
его. Фриц согласился. Прошла еще минутка, в замке все так же прохаживались
кавалеры и дамы, танцевали дети, выглядывал все из того же окна изумрудный
человечек, а крестный Дроссельмейер подходил все к той же двери.
Фриц в нетерпении
воскликнул:
― Крестный, а теперь выйди из той, другой,
двери!
― Никак этого нельзя, милый Фрицхен, ―
возразил старший советник суда.
― Ну, тогда, ― продолжал Фриц, ― вели зеленому
человечку, что выглядывает из окна, погулять с другими по залам.
― Этого тоже никак нельзя, ― снова возразил
старший советник суда.
― Ну, тогда пусть спустятся вниз дети! ―
воскликнул Фриц. ― Мне хочется получше их рассмотреть.
― Ничего этого нельзя, ― сказал старший
советник суда раздраженным тоном. ― Механизм сделан раз навсегда, его не
переделаешь.
― Ах, та-ак! ― протянул Фриц. ― Ничего этого
нельзя... Послушай, крестный, раз нарядные человечки в замке только и знают,
что повторять одно и то же, так что в них толку? Мне они не нужны. Нет, мои
гусары куда лучше! Они маршируют вперед, назад, как мне вздумается, и не
заперты в доме.
И с этими словами он
убежал к рождественскому столу, и по его команде эскадрон на серебряных конях
начал скакать туда и сюда ― по всем направлениям, рубить саблями и стрелять
сколько душе угодно. Мари тоже потихоньку отошла: и ей тоже наскучили танцы и
гулянье куколок в замке. Только она постаралась сделать это незаметно, не так,
как братец Фриц, потому что она была доброй и послушной девочкой. Старший
советник суда сказал недовольным тоном родителям:
― Такая замысловатая игрушка не для неразумных
детей. Я заберу свой замок.
Но тут
мать попросила показать ей внутреннее устройство и удивительный, очень искусный
механизм, приводивший в движение человечков. Дроссельмейер разобрал и снова
собрал всю игрушку. Теперь он опять повеселел и подарил детям несколько
красивых коричневых человечков, у которых были золотые лица, руки и ноги; все они
были из Торна и превкусно пахли пряниками. Фриц и Мари очень им обрадовались.
Старшая сестра Луиза, по желанию матери, надела подаренное родителями нарядное
платье, которое ей очень шло; а Мари попросила, чтоб ей позволили, раньше чем
надевать новое платье, еще немножко полюбоваться на него, что ей охотно
разрешили.
|