Сказки > Авторские сказки > Андерсен Ганс Христиан > Гадкий утенок
Гадкий утенок
Хорошо было за городом! Стояло
лето. На полях уже золотилась рожь, овес зеленел, сено было смётано в стога; по
зеленому лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски – этому языку
он выучился у своей матери. За полями и лугами темнел большой лес, а в лесу
прятались глубокие синие озера. Да, хорошо было за городом! Солнце освещало
старую усадьбу, окруженную глубокими канавами с водой. Вся земля – от стен дома
до самой воды – заросла лопухом, да таким высоким, что маленькие дети могли
стоять под самыми крупными его листьями во весь рост.
В чаще лопуха было так же глухо и дико, как в
густом лесу, и вот там-то сидела на яйцах утка. Сидела она уже давно, и ей это
занятие порядком надоело. К тому же ее редко навещали, – другим уткам
больше нравилось плавать по канавкам, чем сидеть в лопухе да крякать вместе с
нею.
Наконец яичные скорлупки затрещали.
Утята зашевелились, застучали клювами и
высунули головки.
– Пип, пип! – сказали они.
– Кряк, кряк! – ответила
утка. – Поторапливайтесь!
Утята выкарабкались кое-как из скорлупы и
стали озираться кругом, разглядывая зеленые листья лопуха. Мать не мешала им –
зеленый цвет полезен для глаз.
– Ах, как велик мир! – сказали
утята. Еще бы! Теперь им было куда просторнее, чем в скорлупе.
– Уж не думаете ли вы, что тут и весь
мир? – сказала мать. – Какое там! Он тянется далеко-далеко, туда, за
сад, за поле... Но, по правде говоря, там я отроду не бывала!.. Ну что, все уже
выбрались? – И она поднялась на ноги. – Ах нет, еще не все... Самое
большое яйцо целехонько! Да когда же этому будет конец! Я скоро совсем потеряю
терпение.
И она уселась опять.
– Ну, как дела? – спросила старая
утка, просунув голову в чащу лопуха.
– Да вот, с одним яйцом никак не могу
справиться, – сказала молодая утка. – Сижу, сижу, а оно всё не
лопается. Зато посмотри на тех малюток, что уже вылупились. Просто прелесть!
Все, как один, – в отца! А он-то, негодный, даже не навестил меня ни разу!
– Постой, покажи-ка мне сперва то яйцо,
которое не лопается, – сказала старая утка. – Уж не индюшечье ли оно,
чего доброго? Ну да, конечно!.. Вот точно так же и меня однажды провели. А
сколько хлопот было у меня потом с этими индюшатами! Ты не поверишь: они до
того боятся воды, что их и не загонишь в канаву. Уж я и шипела, и крякала, и
просто толкала их в воду, – не идут, да и только. Дай-ка я еще раз
взгляну. Ну, так и есть! Индюшечье! Брось-ка его да ступай учи своих деток
плавать!
– Нет, я, пожалуй, посижу, – сказала
молодая утка. – Уж столько терпела, что можно еще немного потерпеть.
– Ну и сиди! – сказала старая утка и
ушла. И вот, наконец, большое яйцо треснуло.
– Пип! Пип! – пропищал птенец и
вывалился из скорлупы.
Но какой же он был большой и гадкий! Утка
оглядела его со всех сторон и всплеснула крыльями.
– Ужасный урод! – сказала
она. – И совсем не похож на других! Уж не индюшонок ли это, в самом деле?
Ну, да в воде-то он у меня побывает, хоть бы мне пришлось столкнуть его туда
силой!
На другой день погода стояла чудесная, зеленый
лопух был залит солнцем.
Утка со всей своей семьей отправилась к
канаве. Бултых! – и она очутилась в воде.
– Кряк-кряк! За мной! Живо! –
позвала она, и утята один за другим тоже бултыхнулись в воду.
Сначала вода покрыла их с головой, но они
сейчас же вынырнули и отлично поплыли вперед. Лапки у них так и заработали, так
и заработали. Даже гадкий серый утёнок не отставал от других.
– Какой же это индюшонок? – сказала
утка. – Вон как славно гребет лапками! И как прямо держится! Нет, это мой
собственный сын. Да он вовсе не так дурен, если хорошенько присмотреться к
нему. Ну, живо, живо за мной! Я сейчас введу вас в общество – мы отправимся на
птичий двор. Только держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь не наступил на
вас, да берегитесь кошек!
Скоро утка со всем своим выводком добралась до
птичьего двора. Бог ты мой! Что тут был за шум! Два утиных семейства дрались
из-за головки угря. И, в конце концов, эта головка досталась кошке.
– Вот так всегда и бывает в жизни! –
сказала утка и облизнула язычком клюв – она и сама была не прочь отведать
угриной головки. – Ну, ну, шевелите лапками! – скомандовала она,
поворачиваясь к утятам. – Крякните и поклонитесь вон той старой утке! Она
здесь знатнее всех. Она испанской породы и потому такая жирная. Видите, у нее
на лапке красный лоскуток! До чего красиво! Это высшее отличие, какого только
может удостоиться утка. Это значит, что ее не хотят потерять, – по этому
лоскутку ее сразу узнают и люди и животные. Ну, живо! Да не держите лапки
вместе! Благовоспитанный утенок должен выворачивать лапки наружу. Вот так! Смотрите.
Теперь наклоните головки и скажите: "Кряк!”
Утята так и сделали.
Но другие утки оглядели их и громко
заговорили:
– Ну вот, еще целая орава! Точно без них
нас мало было! А один-то какой гадкий! Этого уж мы никак не потерпим!
И сейчас же одна утка подлетела и клюнула его
в шею.
– Оставьте его! – сказала
утка-мать. – Ведь он вам ничего не сделал!
– Положим, что так. Но какой-то он
большой и несуразный! – прошипела злая утка. – Не мешает его немного
проучить.
А знатная утка с красным лоскутком на лапке
сказала:
– Славные у тебя детки! Все очень, очень
милы, кроме одного, пожалуй... Бедняга не удался! Хорошо бы его переделать.
– Это никак невозможно, ваша
милость! – ответила утка-мать. – Он некрасив – это правда, но у него
доброе сердце. А плавает он не хуже, смею даже сказать – лучше других. Я думаю,
со временем он выровняется и станет поменьше. Он слишком долго пролежал в яйце
и потому немного перерос. – И она разгладила клювом перышки на его
спине. – Кроме того, он селезень, а селезню красота не так уж нужна. Я
думаю, он вырастет сильным и пробьет себе дорогу в жизнь.
– Остальные утята очень, очень
милы! – сказала знатная утка. – Ну, будьте как дома, а если найдете
угриную головку, можете принести ее мне.
И вот утята стали вести себя как дома. Только
бедному утенку, который вылупился позже других и был такой гадкий, никто не
давал проходу. Его клевали, толкали и дразнили не только утки, но даже куры.
– Слишком велик! – говорили они.
А индийский петух, который родился со шпорами
на ногах и потому воображал себя чуть не императором, надулся и, словно корабль
на всех парусах, подлетел прямо к утенку, поглядел на него и сердито залопотал;
гребешок у него так и налился кровью. Бедный утенок просто не знал, что ему делать,
куда деваться. И надо же было ему уродиться таким гадким, что весь птичий двор
смеется над ним!
Так прошел первый день, а потом
стало еще хуже. Все гнали бедного утенка, даже братья и сестры сердито говорили
ему: "Хоть бы кошка утащила тебя, несносный урод!” А мать прибавляла: "Глаза б
мои на тебя не глядели!” Утки щипали его, куры клевали, а девушка, которая
давала птицам корм, отталкивала его ногою.
Наконец утенок не выдержал. Он перебежал через
двор и, распустив свои неуклюжие крылышки, кое-как перевалился через забор
прямо в колючие кусты.
Маленькие птички, сидевшие на ветках, разом
вспорхнули и разлетелись в разные стороны.
«Это оттого, что я такой гадкий», –
подумал утенок и, зажмурив глаза, бросился бежать, сам не зная куда. Он бежал
до тех пор. пока не очутился в болоте, где жили дикие утки.
Тут он провел всю ночь. Бедный утенок устал, и
ему было очень грустно.
Утром дикие утки проснулись в своих гнездах и
увидали нового товарища.
– Это что за птица? – спросили они.
Утенок вертелся и кланялся во все стороны, как умел.
– Ну и гадкий же ты! – сказали дикие
утки. – Впрочем, нам до этого нет никакого дела, только бы ты не лез к нам
в родню.
Бедняжка! Где уж ему было и думать об этом!
Лишь бы ему позволили жить в камышах да пить болотную воду, – о большем он
и не мечтал.
Так просидел он в болоте два дня.
На третий день туда прилетели два диких гусака. Они совсем недавно научились
летать и поэтому очень важничали.
– Слушай, дружище! – сказали
они. – Ты такой чудной, что на тебя смотреть весело. Хочешь дружить с
нами? Мы птицы вольные – куда хотим, туда и летим. Здесь поблизости есть еще
болото, там живут премиленькие дикие гусыни-барышни. Они умеют говорить: «Рап!
Рап!» Ты так забавен, что, чего доброго, будешь иметь у них большой успех.
Пиф! Паф! – раздалось вдруг над болотом,
и оба гусака упали в камыши мертвыми, а вода покраснела от крови.
Пиф! Паф! – раздалось опять, и целая стая
диких гусей поднялась над болотом. Выстрел гремел за выстрелом. Охотники
окружили болото со всех сторон; некоторые из них забрались на деревья и вели
стрельбу сверху. Голубой дым облаками окутывал вершины деревьев и стлался над
водой. По болоту рыскали охотничьи собаки. Только и слышно было: шлёп-шлёп! И
камыш раскачивался из стороны в сторону. Бедный утенок от страха был ни жив, ни
мертв. Он хотел было спрятать голову под крылышко, как вдруг прямо перед ним
выросла охотничья собака с высунутым языком и сверкающими злыми глазами. Она
посмотрела на утенка, оскалила острые зубы и – шлёп-шлёп! – побежала дальше.
«Кажется, пронесло, – подумал утенок и
перевел дух. – Видно, я такой гадкий, что даже собаке противно съесть
меня!»
И он притаился в камышах. А над головою его то
и дело свистела дробь, раздавались выстрелы.
Пальба стихла только к вечеру, но утенок долго
еще боялся пошевельнуться.
Прошло несколько часов. Наконец он осмелился
встать, осторожно огляделся вокруг и пустился бежать дальше по полям и лугам.
|